Участь писателя разделяет и язык, потому что письмо становится средством преодоления языка, техникой выпаривания смысла слов и создания новых, вторичных смыслов и значений, которые возникают из одних только структурных отношений, их нет ни в словаре, ни в грамматике языка, на котором написан текст.
Впрочем, в задачу письма входит устранение и этого последнего смысла, ибо оно занято избавлением от всякого смысла. Литература становится, поэтому разочаровывающей значащей системой. Она — не рассказ о чем-то, но рассказ о самом рассказывании. Такая литература освобождается от понятий автора и персонажа, поскольку первый в ней превращается в бумажное существо, обладающее бытием лишь на бумаге, а второй утрачивает индивидуально-психологические черты и становится лингвистическим лицом. Все происходящее в литературном произведении — приключение письма.
В отличие от творящего предметом мыслящего письма является не обычный, а литературный язык, с которым оно поступает примерно таким же образом. Если речь идет о литературной критике, то в задачу критика входит растворение языка произведения в своем собственном языке.
Его цель — показать не смысл, а кухню смысла, установить формально-технические условия, способные создавать вторичные значения.
Если речь идет о литературоведении, то конечной целью структурных исследований является построение универсальной модели всякого литературного произведения, сведение бесконечного многообразия литературных явлений к универсальной грамматике, единому коду или последней структуре, которая играла бы роль некой порождающей матрицы всех существующих и будущих текстов.
